100% sabiko. Please, hug, hold, feed, care for.
двухнедельное
Посмотрела чучело. Узнала, что:
- это очень, очень гатишный фильм
- снял его красноглазый карлик
- в драме никулин куда как органичнее
- у меня было охуенно счастливое детство (и вполне удовлетворительное взаимопонимание с однокашниками)
- леночка бессольцева так никогда и не стала красавицей
Что самое странное - самые прошибаюшие моменты связаны скорее не с главгероиней, а с этими самыми одноклассниками. И это до странности хорошо и правильно, сказ про затравленного подростка был бы ни в какие ворота.
Отплытие катера напомнило вдруг похороны.
В последнее время мне всё напоминает о похоронах.
Бабушкино предложение сварить рис. Лопотание философа про детей как себя в вечности. Декан факультета. Книжка по концепции современного естествознания.
Что любопытно - во время самого действа разве что осознаёшь себя временами внутри. Фарса - нет, скорее установленного неведомыми обычаями спектакля, кругом бессмысленность. Себя как чужеродный - эмоционально чужеродный элемент.
Зато потом - на следующий день или даже позже - весь этот даваящий, обречённый кладбищенский настрой десятков людей, с которыми ты часы и часы простояла - и где прятался-то, откуда выполз? - падает и давит мою шаткую психику к чертям.
В прошлый раз я, кажется, за пару недель перехоронила всех своих знакомых. Всех, медленно и методично, длинными детальными историями. Медленные тролейбусы со своей давкой и мутными стёклами будто предназначены для подобного.
В этот раз никого не хороню, просто ловлю крышу.
На экзамене в конце января я сказала психологичке, что её курс не привнёс в мою серую непросветлённую жизнь ничего нового. Она решила, я из вредности - но я-то знала, что говорю чистую правду. Однако ж.
У меня теперь новые направления самокопаний. Например, специально для того экзамена было установлено, что я боюсь потерять себя, и потому, в числе прочего, сойти с ума. Потому меня пугают все мои склерозы, все расхождения истории вокругменяшного мира записанного мозгом, и мира фактического.
Смерть я по прежнему не осознаю. За хвост были пойманы обрывки мироощущений, утверждавших, что Бегер по-прежнему рассказывает кому-то про крестьянина и плазму и выдаёт на первое апреля жёлтые карточки - просто для меня теперь его уроки окончательно и бесповоротно закрыты. Этакие ограничения реальности. Условия. Стеночки, за которыми программеры игру уже не продумали. Вата в мешке подъелочного деда мороза.
Однако в фактической реальности однозначно установлено, что Бегер мёртв. Я его видела, я знаю как он умер и что вместо трубки-когда-нибудь я подарила - да и нет, всего лишь купила ему - только цветы.
Мои мироощущения чувствуют свою неполноценность. Они тянутся к фактическому знанию - но лишь множатся. Тянутся, как гармошка бесчисленных наслоений реальностей.
Боян, господа.
В итоге из-за этих разъезжаний-расхождений мне хочется срочно ловить крышу.
А это ведь при всём при том, что на похоронах я самый пофигистически спокойный элемент. То-то ли ещё будет-то? Надо пить хоть какие-нибудь таблетки для памяти, что ли.
А сегодня я вдруг забыла, что тридцать первый идёт лишь до северного и пришлось мне бежать квадрат три-на-три остановки наискось. Благо обещалась быть хотя бы к половине двенадцатого, а могла и к ним не успеть.
Когда я перебежала уже перекрёсток, меня вдруг нагнал мой же троллейбус с дедушкой кондуктором-волшебником, который-конечное-всё-знал-но-просто-пустил-меня-бесплатно. В зимнем предночье освещённая дорожка троллейбусов у ручья смотрелась странно-ненастояще. Как будто позвякивала.
А на ручье темно, и не видно дорожек, но там утоптано всё - даже странно - но ведь какие раздолья местным собачникам да любителям на лыжах-с-горки покататься. Но всё-таки темно - да ещё будто-туман - окна домов на той стороне дюже заблюрены понизу. Хотя какой там туман - зимой-то. Боялась не разглядеть из-за него мост да шагнуть ненароком на одну из блестящих дорожек ледянок - вмиг же внизу окажусь, хорошо ещё, если с целым носом да не в самом ручье.
Мост я нашла.
И туман был - абсолютно глухой, белый и зимный. Почувсвовала себя внутри средиземья джексоновского розлива - хорошо, не перед вратами в морию. Но перед.
Не знаю даже, как их и описать. Белая поверхность под моими ногами идёт вперёд, приподнимается чуть, собирается к центру, и - устремляется наверх. Я-то знаю, что это лишь изгиб моста, но он страшен, как замок белой колдуньи или, скорее, рыцаря като (только его-таки иней-изировала белая колдунья). Подъем окаймлён чёрными полосами перил.
А над всем этим - и вокруг, и окаймляя, и к небу - туман. Он был бы похож на скалы, или на вершины гор, - но горы не бывают столь туманно рваными в вышине, над тобой.
Если вдруг захотите меня когда-нибудь спросить, за что я люблю жизнь - да хотя бы за то, что иногда, поздно, к ночи - я остаюсь абсолютно, совершенно, сказочно одна.
Посмотрела чучело. Узнала, что:
- это очень, очень гатишный фильм
- снял его красноглазый карлик
- в драме никулин куда как органичнее
- у меня было охуенно счастливое детство (и вполне удовлетворительное взаимопонимание с однокашниками)
Что самое странное - самые прошибаюшие моменты связаны скорее не с главгероиней, а с этими самыми одноклассниками. И это до странности хорошо и правильно, сказ про затравленного подростка был бы ни в какие ворота.
Отплытие катера напомнило вдруг похороны.
В последнее время мне всё напоминает о похоронах.
Бабушкино предложение сварить рис. Лопотание философа про детей как себя в вечности. Декан факультета. Книжка по концепции современного естествознания.
Что любопытно - во время самого действа разве что осознаёшь себя временами внутри. Фарса - нет, скорее установленного неведомыми обычаями спектакля, кругом бессмысленность. Себя как чужеродный - эмоционально чужеродный элемент.
Зато потом - на следующий день или даже позже - весь этот даваящий, обречённый кладбищенский настрой десятков людей, с которыми ты часы и часы простояла - и где прятался-то, откуда выполз? - падает и давит мою шаткую психику к чертям.
В прошлый раз я, кажется, за пару недель перехоронила всех своих знакомых. Всех, медленно и методично, длинными детальными историями. Медленные тролейбусы со своей давкой и мутными стёклами будто предназначены для подобного.
В этот раз никого не хороню, просто ловлю крышу.
На экзамене в конце января я сказала психологичке, что её курс не привнёс в мою серую непросветлённую жизнь ничего нового. Она решила, я из вредности - но я-то знала, что говорю чистую правду. Однако ж.
У меня теперь новые направления самокопаний. Например, специально для того экзамена было установлено, что я боюсь потерять себя, и потому, в числе прочего, сойти с ума. Потому меня пугают все мои склерозы, все расхождения истории вокругменяшного мира записанного мозгом, и мира фактического.
Смерть я по прежнему не осознаю. За хвост были пойманы обрывки мироощущений, утверждавших, что Бегер по-прежнему рассказывает кому-то про крестьянина и плазму и выдаёт на первое апреля жёлтые карточки - просто для меня теперь его уроки окончательно и бесповоротно закрыты. Этакие ограничения реальности. Условия. Стеночки, за которыми программеры игру уже не продумали. Вата в мешке подъелочного деда мороза.
Однако в фактической реальности однозначно установлено, что Бегер мёртв. Я его видела, я знаю как он умер и что вместо трубки-когда-нибудь я подарила - да и нет, всего лишь купила ему - только цветы.
Мои мироощущения чувствуют свою неполноценность. Они тянутся к фактическому знанию - но лишь множатся. Тянутся, как гармошка бесчисленных наслоений реальностей.
Боян, господа.
В итоге из-за этих разъезжаний-расхождений мне хочется срочно ловить крышу.
А это ведь при всём при том, что на похоронах я самый пофигистически спокойный элемент. То-то ли ещё будет-то? Надо пить хоть какие-нибудь таблетки для памяти, что ли.
А сегодня я вдруг забыла, что тридцать первый идёт лишь до северного и пришлось мне бежать квадрат три-на-три остановки наискось. Благо обещалась быть хотя бы к половине двенадцатого, а могла и к ним не успеть.
Когда я перебежала уже перекрёсток, меня вдруг нагнал мой же троллейбус с дедушкой кондуктором-волшебником, который-конечное-всё-знал-но-просто-пустил-меня-бесплатно. В зимнем предночье освещённая дорожка троллейбусов у ручья смотрелась странно-ненастояще. Как будто позвякивала.
А на ручье темно, и не видно дорожек, но там утоптано всё - даже странно - но ведь какие раздолья местным собачникам да любителям на лыжах-с-горки покататься. Но всё-таки темно - да ещё будто-туман - окна домов на той стороне дюже заблюрены понизу. Хотя какой там туман - зимой-то. Боялась не разглядеть из-за него мост да шагнуть ненароком на одну из блестящих дорожек ледянок - вмиг же внизу окажусь, хорошо ещё, если с целым носом да не в самом ручье.
Мост я нашла.
И туман был - абсолютно глухой, белый и зимный. Почувсвовала себя внутри средиземья джексоновского розлива - хорошо, не перед вратами в морию. Но перед.
Не знаю даже, как их и описать. Белая поверхность под моими ногами идёт вперёд, приподнимается чуть, собирается к центру, и - устремляется наверх. Я-то знаю, что это лишь изгиб моста, но он страшен, как замок белой колдуньи или, скорее, рыцаря като (только его-таки иней-изировала белая колдунья). Подъем окаймлён чёрными полосами перил.
А над всем этим - и вокруг, и окаймляя, и к небу - туман. Он был бы похож на скалы, или на вершины гор, - но горы не бывают столь туманно рваными в вышине, над тобой.
Если вдруг захотите меня когда-нибудь спросить, за что я люблю жизнь - да хотя бы за то, что иногда, поздно, к ночи - я остаюсь абсолютно, совершенно, сказочно одна.
-
-
14.03.2006 в 19:12Почему к ночи ты одна? Бабушка смывается?